Весь немалый свой досуг
до поры, пока не сели,
мы подпиливали сук,
на котором мы висели.

В еврейской жизни театральность
живёт как духа естество,
и даже чёрную реальность
упрямо красит шутовство.

Ровесник мой, засосан бытом,
плюет на вешние луга,
и если бьет когда копытом,
то только в гневе на рога.

Такая жгла его тоска
и так томился он,
что даже ветры испускал
печальные, как стон.

Мы обучились в той стране
отменно благостной науке
ценить в порвавшейся струне
ее неизданные звуки.