Весь немалый свой досуг до поры, пока не сели, мы подпиливали сук, на котором мы висели.
В еврейской жизни театральность живёт как духа естество, и даже чёрную реальность упрямо красит шутовство.
Ровесник мой, засосан бытом, плюет на вешние луга, и если бьет когда копытом, то только в гневе на рога.
Такая жгла его тоска и так томился он, что даже ветры испускал печальные, как стон.
Мы обучились в той стране отменно благостной науке ценить в порвавшейся струне ее неизданные звуки.