В эпоху страхов, сыска, рвения - храни надменность безмятежности; веревки самосохранения нам трут и душу и промежности.
Политики весьма, конечно, разны, и разные блины они пекут, но пахнут одинаково миазмы, которые из кухонь их текут.
Лежу на нарах без движения, на стены сумрачно гляжу; жизнь - это самовыражение, за это здесь я и сижу.
Я был не худшим и не лучшим из тех, кто жизнью награжден: то эгоизмом больно мучим, то альтруизмом изможден.
Мир земной запущен, дик и сложен, будущее – зыбко и темно, каждый перед хаосом ничтожен, а вмешаться – Богом не дано.