Грустно щиплет всё живое личную струну, даже ночью каждый воет на свою луну.
Клянусь едой, ни в малом слове обиды я не пророню, давным-давно я сам готовил себе тюремное меню.
Мы сделали изрядно много, пока по жизни колбасились, чтобы и в будущем до Бога мольбы и стоны доносились.
Пожив на этом свете шкодном, И став в своём роду старшой, Всё больше становлюсь голодным Но не желудком, а душой.
Да, вдохновенье - вещь нелишняя, Уйдет, так скоро не отыщется. Сижу, пишу четверостишия, А по-большому мне не пишется.