И я бы, мельтеша и суетясь, грел руки у бенгальского огня, но я живу, на век облокотясь, а век облокотился на меня.
Мне жаль, что в оперетте панихидной, в ее всегда торжественном начале не в силах буду репликой ехидной развеять обаяние печали.
Поздним утром я вяло встаю, сразу лень изгоняю без жалости, но от этого так устаю, что ложусь, уступая усталости.
Я стал спокойней от бессилья осилить своды мертвых плит, лишь узкий шрам, где были крылья, в часы бессонницы болит.
Нам потому так хорошо, что, полный к жизни интереса, грядущий хам давно пришел и дарит нам дары прогресса.