Свобода обернулась мутной гнусью,
всё стало обнажённей и острей,
а если пахнет некто светлой Русью,
то это - засидевшийся еврей.

В сердцах кому-нибудь грубя,
ужасно вероятно
однажды выйти из себя
и не войти обратно.

Живу сызмальства и доныне
я в убежденности спокойной,
что в мире этом нет святыни,
куска навоза не достойной.

Мне чужд Востока тайный пламень,
и я бы спятил от тоски,
век озирая голый камень
и созерцая лепестки.

Поэтессы в любви прихотливы
и не всем раскрывают объятия,
норовя про плакучие ивы
почитать, вылезая из платья