Наклонись, философ, ниже,
не дрожи, здесь нету бесов,
трюмы жизни пахнут жижей
от общественных процессов.

Во всякой порче кто-то грешен,
за этим нужен глаз да глаз,
и где один еврей замешан -
уже большой избыток нас.

Приличий зоркие блюстители,
цензуры нравов почитатели -
мои первейшие хулители,
мои заядлые читатели.

Этот старый кувшин на столе бедняка
Был всесильным везиром в былые века.
Эта чаша, которую держит рука, -
Грудь умершей красавицы или щека...

Не тем еврей стал плох, что ест наш хлеб,
А тем, что проживая в нашем доме,
Настолько стал бездушен и свиреп,
Что стал сопротивляться при погроме!