Гордыня во мне иудейская
пылает, накал не снижая:
мне мерзость любая еврейская
мерзей, чем любая чужая.

Гори огнем, покуда молод,
подругу грей и пей за двух,
незримо лижет вечный холод
и тленный член, и пленный дух.

Бог сутулится в облачной темени,
матерится простуженным шепотом
и стирает дыханием времени
наши дерганья опыт за опытом.

С утра неуютно живется сове,
прохожие зля и проезжие,
а затхлость такая в ее голове,
что мысли ужасно несвежие.

Воздух ещё будет повсеместно
свеж, полезен жизни и лучист,
ибо у России, как известно,
время - самый лучший гавночист.