У скряги прочные запоры, у скряги темное окно, у скряги вечные запоры - он жаден даже на гавно.
Неожиданным открытием убиты, мы разводим в изумлении руками, ибо думали, как все антисемиты, что евреи не бывают дураками.
Забавно желтеть, увядая, смотря без обиды пустой на то, как трава молодая смеется над палой листвой.
Уходят сыновья, задрав хвосты, и дочери томятся, дома сидя; мы садим семена, растим цветы, а после только ягодицы видим.
Застенчив и самонадеян, всегда с людьми, везде один, меж русских был я иудеем, а меж евреев - славянин.
Задавленность густой чиновной кашей лишает смысла жалобу и крик, лишен лица хозяин жизни нашей, хотя коварен, туп и многолик.