Чадит окурок дней моих
все глуше и темней,
и тонким дымом вьется стих
с испепеленных дней.

Тюремный срок не длится вечность,
еще обнимем жен и мы,
и только жаль мою беспечность,
она не вынесла тюрьмы.

Стали бабы страшной силой,
полон дела женский треп,
а мужик - пустой и хилый,
дармоед и дармоеб.

Тонул в игре, эпикурействе,
любовях, книгах и труде,
но утопить себя в еврействе
решусь не раньше, чем в воде.

Маленький мальчик на крыше сидел,
был бы он бабочкой - он полетел.
Тихо подкрался с дубиной кто-то,
вот и свершилась мечта идиота.