Одна знакомая кокетка, Из-под изящной вуалетки, Лукавый устремляет взор Как несомненный приговор.
Всё ясней теперь и чаще я слышу стыдное и грешное, изнутри меня кричащее одиночество кромешное.
Князья, цари, вожди, большевики... У здания меняются фасады. Всё те же остаются дураки. Всё те же жулики и казнокрады!
На месте, где еврею все знакомо и можно местным промыслом заняться, еврей располагается как дома, прося хозяев тоже не стесняться.
Едва в искусстве спесь и чванство мелькнут, как в супе тонкий волос, над ним и время и пространство смеются тотчас в полный голос.