Прихваченный вопросом графомана,
понравилась ли мне его бурда,
я мягко отвечаю без обмана,
что я читать не стал, однако – да.

Бурлит российский передел,
кипят азарт и спесь,
а кто сажал и кто сидел - 
уже неважно здесь.

Один я. Задернуты шторы.
А рядом, в немой укоризне,
бесплотный тот образ, который
хотел я сыграть в этой жизни.

Веками власть по душам шарит,
но всем стараньям вопреки
дух человека - ртутный шарик,
неуловимый для руки.

Я проснулся несчастным до боли в груди -
я с врагами во сне пировал;
в благодарность клопу, что меня разбудил,
я свободу ему даровал.