Прихваченный вопросом графомана, понравилась ли мне его бурда, я мягко отвечаю без обмана, что я читать не стал, однако – да.
Бурлит российский передел, кипят азарт и спесь, а кто сажал и кто сидел - уже неважно здесь.
Один я. Задернуты шторы. А рядом, в немой укоризне, бесплотный тот образ, который хотел я сыграть в этой жизни.
Веками власть по душам шарит, но всем стараньям вопреки дух человека - ртутный шарик, неуловимый для руки.
Я проснулся несчастным до боли в груди - я с врагами во сне пировал; в благодарность клопу, что меня разбудил, я свободу ему даровал.