Стал на диване я лежать, уйдя на полную свободу, и не хочу принадлежать я ни к элите, ни к народу.
Он не был чванен и спесив, под юбку в самом лез начале, и что мерзавец некрасив, они уже не замечали.
Это грешно звучит и печально, но решил я давно для себя: лучше трахнуть кого-то случайно, чем не мочь это делать, любя.
В душе у всех теперь надрыв: без капли жалости эпоха всех обокрала, вдруг открыв, что, где нас нет, там тоже плохо.
Быть может, завтра непригодней для жизни будет, чем вчера, зато сполна дано сегодня и ночь до самого утра.