Хотя за годы одичания смогли язык мы уберечь, но эхо нашего молчания нам до сих пор калечит речь.
Снегом порошит моя усталость, жизнь уже не книга, а страница, в сердце - нарастающая жалость к тем, кто мельтешит и суетится.
Век за веком: на небе - луна, у подростка - томленье свободы, у России - тяжелые годы, у еврея - болеет жена.
В любви и смерти находя неисчерпаемую тему, я не плевал в портрет вождя, поскольку клал на всю систему.
Ценя покой в душе и нервах, я пребываю в людях средних, и, хоть последний между первых, зато я первый из последних.