Гордыня во мне иудейская пылает, накал не снижая: мне мерзость любая еврейская мерзей, чем любая чужая.
Двое влюбленных лежали во ржи. Тихо комбайн стоял у межи. Тихо завелся, и тихо пошел ... Кто-то в буханке плавки нашел.
Ища путей из круга бедствий, не забывай, что никому не обходилось без последствий прикосновение к дерьму.
Уезжают таланты, творцы и умы, едут люди отменно отборные. И останутся там, как у всякой тюрьмы, надзиратели и поднадзорные.
Брожу ли я по уличному шуму, ем кашу или моюсь по субботам, я вдумчиво обдумываю думу: за что меня считают идиотом?