Ступить уж невозможно На улицах центральных, Навалено, наложено Кругом одних Навальных.
Я лучше, чем Наполеон и Цезарь, И эту истину признать пора: Я никого на свете не зарезал, Напротив, резали меня редактора!
Молчу, скрываюсь и таю, чтоб даже искрой откровения не вызвать пенную струю из брюк общественного мнения.
Сколь гибко наше существо к занятий резкой перемене: солист поет про божество, а в животе кишат пельмени.
Себя расточая стихами и век промотавши, как день, я дерзко хватаю руками то эхо, то запах, то тень.