Где тот яд, что страданья души исцелит? Где кинжал, что мученья мои прекратит? Где удар, что сразит меня волею неба? Смерть приму я, как верным принять надлежит!
У человека с восхождением к старости своей, В делах препятствий больше среди дней. Но два явления в душе всё больше молодеют, Скупой характер, и мечты, не ставшие бедней.
Когда внутри бесплодно пусто, душа становится присоской, и жадно гложется искусство, не проницая хлади плоской.
Болезни, полные коварства, я сам лечу, как понимаю: мне помогают все лекарства, которых я не принимаю.
В любой любви - к лицу или святыне, какую из любвей ни назови, есть сладкая докучливость в рутине обряда проявления любви.