Хмельные от праведной страсти, крутые в решеньях кромешных, святые, дорвавшись до власти, намного опаснее грешных.
Как любовь изменчива, однако! В нас она качается, как маятник: та же Песя травит Исаака, та же Песя ставит ему памятник.
Кто поверит, что отроду мне - сорок лет? Лоб в морщинах и волос давно уже сед; дух-страдалец во мне, право, мира древнее... Боже, кто я, зачем я? Ты дашь мне ответ?
Когда к какой-нибудь давалке я устремляю взор непраздный, эфир, ласкающий фиалки, в тот миг меня грубей гораздо.
Пахан был дух и голос множества, в нем воплотилось большинство; он был великое ничтожество, за что и вышел в божество.