Покрыто минувшее пылью и мглой, и, грустно чадя сигаретой, тоскует какашка, что в жизни былой была ресторанной котлетой.
На всех осталась прошлого печать, а те, кто были важными людьми, стараются обычно умолчать, что, в сущности, работали блядьми.
Я вышел ночью на балкон. Стою. Курю. Темно. Свежо. И вдруг раздался женский стон: Ей плохо или хорошо?
Всегда во время передышки нас обольщает сладкий бред, что часовой уснул на вышке и тока в проволоке нет.
Я никогда не буду классик, имея вкус к еде и пище и тяготея больше к кассе, чем к доле царственной и нищей.