За то, что я сидел в тюрьме, потомком буду я замечен, и сладкой чушью обо мне мой образ будет изувечен.
Я к веку относился неспроста с живым, но отчужденным интересом: состарившись, душа моя чиста, как озеро, забытое прогрессом.
В разъездах, путешествиях, кочевьях я часто предавался сладкой неге; на генеалогических деревьях на многих могут быть мои побеги.
Глаза не прикрыл я рукой, а занял закуской на блюде, и жизнь принимаю такой, какой её нет и не будет.
Не горюй, старик, наливай, наше небо в последних звездах, устарели мы, как трамвай, но зато и не портим воздух.