То истомясь печалью личной, то от погибели в вершке, весь век по жизни горемычной мечусь, как мышь в ночном горшке.
Бесчувственно чистый рассудок с душой вещевого мешка и туп, как набитый желудок, и прям, как слепая кишка.
Я люблю, когда грустный некто под обильное возлияние источает нам интеллекта тухловатое обаяние.
Заоблачные манят эмпиреи еврейские мечтательные взгляды, и больно ушибаются евреи о каменной реальности преграды.
Какого и когда бы ни спросили оракула о будущем России, то самый выдающийся оракул невнятно бормотал и тихо плакал.