Прося, чтоб Господь ниспослал благодать, еврей возбужденно качается, обилием пыла стремясь наебать того, с кем заочно встречается.
Варясь в густой еврейской каше, смотрю вокруг, угрюм и тих: кишмя кишат сплошные наши, но мало подлинно своих.
Какие песни пели мы в «хрущобах» — Русланова, Утёсов и Кобзон. А нынче модны песни в небоскрёбах От «Фабрики» и уголовных зон...
Всему учился между прочим, но знаю слов я курс обменный, и собеседник я не очень, но соболтатель я отменный.
Стихов его таинственная пошлость мне кажется забавной чрезвычайно, звуча как полнозвучная оплошность, допущенная в обществе случайно.