Крушу я ломом грунт упорный,
и он покорствует удару,
а под ногтями траур черный -
по моему иному дару.

Узбекистан. Пока двадцатый век,
Но врач-еврей сегодня - дефицит.
Так что узбека лечит сам узбек.
Вот это - настоящий геноцид. 

В эпоху страхов, сыска, рвения -
храни надменность безмятежности;
веревки самосохранения
нам трут и душу и промежности.

Уходит засидевшаяся гостья,
а я держу пальто ей и киваю;
у старости простые удовольствия,
теперь я дам хотя бы одеваю.

Ценя гармонию в природе
(а морда пьяная - погана),
ко мне умеренность приходит
в районе третьего стакана.