Весна сняла обузу снежных блузок с сирени, обнажившейся по пояс, но я уже на юных трясогузок смотрю, почти ничуть не беспокоясь.
Я все же очень дикий гусь: мои устои эфемерны - душой к дурному я влекусь, а плотью - тихо жажду скверны.
Неволю ощущая, словно плен, я полностью растратил пыл удалый, и общества свободного я член, теперь уже потрепанный и вялый.
Душой и телом охладев, я погасил мою жаровню; еще смотрю на нежных дев, а для чего - уже не помню.
Ничем в герои не гожусь - ни духом, ни анфасом; и лишь одним слегка горжусь что крест несу с приплясом.