От бессилия и бесправия, от изжоги душевной путаницы со штанов моего благонравия постепенно слетают пуговицы.
Под осени признанье лету влеки меня как в губы флейту, чтоб я под трели догорал, преображаясь в сигарету.
В Москве я сохранил бы мавзолей как память о повальном появлении безумных и слепых учителей в помешанном на крови поколении.
Толстухи, щепки и хромые, страшилы, шлюхи и красавицы, как параллельные прямые, в моей душе пересекаются.
Чем меньше умственной потенции и познавательной эрекции, тем твердокаменной сентенции и притязательней концепции.