От бессилия и бесправия,
от изжоги душевной путаницы
со штанов моего благонравия
постепенно слетают пуговицы.

Под осени признанье лету
влеки меня как в губы флейту,
чтоб я под трели догорал,
преображаясь в сигарету.

В Москве я сохранил бы мавзолей
как память о повальном появлении
безумных и слепых учителей
в помешанном на крови поколении.

Толстухи, щепки и хромые,
страшилы, шлюхи и красавицы,
как параллельные прямые,
в моей душе пересекаются.

Чем меньше умственной потенции
и познавательной эрекции,
тем твердокаменной сентенции
и притязательней концепции.