Летит еврей, несясь над бездной, от жизни трудной к жизни тяжкой, и личный занавес железный везет под импортной рубашкой.
С интересом ловлю я детали наступающей старческой слабости: мне стихи мои нравиться стали и хуле я внимаю без радости.
Еврей везде еврею рад, в евреях зная толк, еврей еврею - друг и брат, а также - чек и долг.
Я жил во тьме и мгле, потом я к свету вышел; нет рая на земле, но рая нет и выше.
Нам охота себя в нашем веке уберечь, как покой на вокзале, но уже древнеримские греки, издеваясь, об этом писали.