С подонством, пакостью и хамством по пьесе видясь в каждом акте, я всё же с дьявольским упрямством храню свой ангельский характер.
С интересом ловлю я детали наступающей старческой слабости: мне стихи мои нравиться стали и хуле я внимаю без радости.
Пускай отправлюсь я в расход, когда придет лихое время, ростками смеха прорастет мое извергнутое семя.
Живу, напевая чуть слышно, беспечен, как зяблик на ветке, расшиты богато и пышно мои рукава от жилетки.
Мы кишим, слепые тетери, в тесноте, суетой загаженной, огорчаясь любой потерей, кроме дней, сгорающих заживо.