Дурацким страхом я томлюсь во время даже похорон. Речей высоких я боюсь: а что как пукнет Цицерон?
Любая философия согласна, что в мире от евреев нет спасения, науке только все еще не ясно, как делают они землетрясения.
Она закрыла диалог И в ночь ушла, меня ругая, А я забыть её не мог, Пока не встретилась другая.
Я вновь ушел в себя. С раскрытым ртом торчу, забыв о мире, что вовне: пространство между Богом и скотом свободно помещается во мне.
На вид неловкий и унылый, по жизни юрок ты, как мышь; тебя послал я в жопу, милый, - ты не оттуда ли звонишь?