Воспринимая в кабаке люля-кебаб не цельно, прошу сначала люляке, а баб уже отдельно.
Как нелюбимый патриот, я тот и даже антитот, кто так возносчиво унижен до самых низменных высот.
Рубаисту на четыре строчки мысли не хватило, а не ночки, ибо мысль мыслишкою была и кончалась далеко до точки.
Меж ними, будто провод телефонный, протянута верёвка бельевая. А виноградник, в яблоню влюблённый, безмолвствует, с чего начать не зная.
Я тленен, но вечен Дербент, в чьей памяти татуировкой в надежде предсмертной и робкой я выколю автопортрет.
В глазах у девушек намёки легко будимой подоплёки, за что и евнух при дворце лобзал их во вторые щёки.