Я сохранил себя в таинственном шедевре, чьи строки на листе как полосы на зебре, которая жила так чуждо на Руси, что умирать ушла в её фольклор как в дебри.
Я любил не гнильё, я любил не жнивьё, полюбив в русскоречье безударное «ё».
Рубай – это вспышка на пике куста, рубай – это миг с поцелуем в уста, рубай – это целая жизнь рубаиста и вся биография в четверть листа.
Я в трелистой роще исполнился грёзами и вдруг изнутри озарился вопросами. Кто лучше: Есенин, воспевший берёзы, ах, или Есенин, воспетый берёзами?
Я друг чинару вдвойне, как только о нём при мне с весною в деве-древушке грустит душа Шаганэ.
Я живу в самом себе, как жар-птенчик в скорлупе, где шепчу ли инстинктивно иль молчу о предсудьбе.